Главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН, доктор исторических наук Георгий Мирский: "Откровенно говоря, я не собирался включаться в разговоры по поводу того, что власть устроила с Академией Наук - и так все ясно, безобразно и отвратительно. Но меня смутили и огорчили некоторые комментарии, высказанные весьма уважаемыми людьми, в том числе сотрудниками и гостями «Эха». Смысл их таков: а где вы были, господа академики, когда уезжал Гуриев, когда кого-то сажали, что-то закрывали и т.д.? Так ставить вопрос, мне кажется, нелогично и несправедливо. А где был весь народ? Где вы видели миллионные митинги протеста по поводу тех или иных безобразных и репрессивных действий властей? Почему именно академики должны быть на голову выше, порядочнее и смелее общей массы населения? А если завтра закроют несколько театров и их директора поднимут шум – надо будет и им ехидно сказать: а где вы были, народные артисты, знаменитые люди?
Каков народ - такова и его элита, а очень часто такова и власть. Если в людях нет солидарности, они все терпят, с ними делают, что хотят – что же удивляться, когда мало кто рискнет поднять голос? Он знает, что будет белой вороной, его поддержат единицы. В этом весь ужас. Когда меня студенты спрашивали: «Вот вы долго работали в Америке, скажите, какое главное различие между русскими и американцами?» - Я отвечал: «Любой наш человек скажет, что от него ничего не зависит, все равно – как начальство захочет, так и сделает. А в Америке так не скажет ни один человек».
Я лично вряд ли что-то потеряю, я не академик и не членкор, а присвоенное мне звание заслуженного деятеля науки не добавляет ни копейки к моей зарплате, о размере которой мне даже и говорить неудобно. Помню, в 90-х годах я преподавал в Принстонском университете три года подряд, и в начале каждого учебного года надо было заполнять в бухгалтерии какую-то бумагу, где была графа «заработок по основному месту работы». Когда я вписывал в эту графу размер моей зарплаты в ИМЭМО (переведя рубли в доллары, естественно), все в бухгалтерии хохотали, думая, что я их разыгрываю. Никому в голову не могло придти, что профессор в Российской Академии наук действительно зарабатывает такие гроши.
Так вот и эти гроши сейчас многие потеряют; и те помещения в институте, которые сдавались в аренду фирмам (и деньги шли не в карман директора, а на то, чтобы хоть как-то поддержать институт) теперь поступят в распоряжение чиновников. Неужели кто-то поверит, что дела в науке пойдут лучше, если вместо ученых бюрократов тон будут задавать бюрократы невежественные и, вне всякого сомнения, вороватые?
Вот что главное – безусловная деградация, если вообще не развал, нашей науки. И как это сделано – тихо, внезапно, омерзительно, в худшем советском жульническом духе. И вроде бы отвечать за развал науки будет всего – навсего Государственная Дума. Да с нее-то что возьмешь – это всемирное позорище и глобальное посмешище...
Я приближаюсь к девяноста годам, жил и при Сталине и при его наследниках. В жизни в советские времена было и плохое и хорошее; в частности, отношения между людьми были лучше, чем сейчас, хотя власть была поганая. Но, суммируя все, что происходит за последние годы, могу сказать: никогда не было так стыдно и противно, как сейчас".